А я скучаю... по Иерусалиму. Да, скучаю по городу, в котором имею счастье жить. Я скучаю по ТОМУ Иерусалиму, по Иерусалиму второй половины восьмидесятых, Иерусалиму, который очаровал семнадцатилетнего мальчишку свежим горным воздухом, ослепительно голубым небом, белым, настолько белым, что засвечивалась фотоплёнка, иерусалимским камнем (такого камня нет больше нигде в мире), красивейшими (хотя кто-то скажет "голыми") холмами вокруг города, Иерусалиму, который сказал мне "Я ждал тебя все эти годы, теперь мы вместе". Я скучаю по тому Иерусалиму, который встретил меня, по Иерусалиму с одним единственным высотным зданием (Мигдаль а-Ир), без красивейшего комплекса Мамилла и без десятка красивых башен, которые были выстроены за эти годы. Я скучаю по шоссе, ведущему в Тель-Авив, по спуску к Баб-Эль-Вад, на котором ещё тогда не построили хитроумные современные развязки. Я скучаю по старой Иерусалимской автобусной станции, которая сменилась потом временной у Шаарей-Цедек, а затем на её месте была выстроено красивое здание из белого камня, Тогда там было старое и не очень комфортабельное сооружение, но я скучаю по нему. Я скучаю по перекрёстку Французский Холм (а-Гива а-Царфатит), над которым ещё не был построен огромный мост. Я скучаю по кварталу Рамот-Алон, напротив которого был лысый холм (теперь на этом холме сидит новый квартал Гиват-Шуафат). Я скучаю по старым автобусам "Вольво", проезд в которых стоил семьдесят агорот, и в котором, чтобы сообщить водителю о своём намерении выйти на ближайшей остановке, надо было не нажать на кнопку, а дёрнуть за шнур. Я скучаю по старым банкатам, которые выдавали купюры достоинством в пять и десять шекелей (знаменитые "Голды"). Теперь их нет, этих купюр, их заменили монетами. Я скучаю по улице Тирош в Гило, на которую я приезжал, когда мне надо было побыть одному и всё обдумать, и по которой я гулял поздно вечером взад и вперёд , поглядывая на погрузившуюся во тьму Бейт-Джаллу и у меня в дурном сне не могло возникнуть мысли, что оттуда могут открыть автоматный огонь. (Интересно, сколько лет ещё пройдёт, прежде чем всё вернётся на круги своя ?...) Скучаю по Иерусалиму, намного более бедному и убогому, без каньона МАЛХА и множества супермаркетов, с двадцатипроцентной инфляцией и старыми и битыми машинами вдоль тротуара, скучаю по Иерусалиму, который встретил меня тогда...
Но, как наверное в любом городе, в Иерусалиме есть место, которое не меняет ни свой облик, ни свой дух с течением времени, и придя в которое, всегда можно окунуться в атмосферу прошедших десятилетий. И это далеко не всегда старый, обнесённый крепостными стенами городской центр. Так в Москве люди, чья молодость пришлась на пятидесятые годы, приходили на Фрунзенскую набережную, чтобы среди зданий с характерной для той эпохи архитектурой вновь почуствовать себя в тех безвозвратно ушедших годах. В Иерусалиме таким местом для меня является мой университет. Парадокс, неправда ли ? Самое молодое, самое динамичное место. Но уже полтора десятилетия кампус на горе Скопус не меняет ни свой дух, ни свой облик, если не считать, может быть интернетовских адресов и номеров мобильных телефонов на рекламных щитах, которых не было тогда, в конце восьмодесятых, да здоровенных терминалов студенческой компьютерной информационной системы, установленных на Форуме. Неизменным осталось и то "моё" место, та крыша одного из университетских зданий, с которой, как и тринадцать лет назад, я люблю наблюдать, как погружается во тьму мой любимый город и как море огней сменяет ослепительный блеск белого камня на жарком летнем солнце. Прибывающих на Скопус туристов и почётных гостей приводят на смотровую площадку на балконе здания Майерсдорф, уверяя их, что весь Иерусалим виден оттуда как на ладони и нет места, с которого Столица видна лучше, чем с этого балкона. Это не так ! Я открыл ТО место ещё тринадцать лет назад и не собираюсь ни с кем делиться своим секретом. Оттуда, с покрытой щебёнкой крыши одного из учебных корпусов, мой город виден намного лучше. Здесь нет рядом ни студентов, ни благообразных старичков из за бугра, ни официанток кафе, как на балконе Майерсдорфа. Здесь мы вдвоём. Я и мой город. Синеющие в дымке горы Заиорданья, краснокрыший городок Маале-Адумим, Масличная гора с неизменной башенкой русской церкви, Иудейские горы на южном горизонте, Старый город с позолченным куполом Храмовой Горы, белая башня ИМКА, образчик английской колониальной архитектуры отель "Царь Давид", кажущаяся с высоты Скопуса узенькой тропинкой улица ЯФФО и наконец, на западе - высшая точка окрестностей, гробница пророка Шмуэля. Спускается вечер. Горы на Восточном берегу Иордана уже утонули в синеве ночи, а около гробницы Самуила ещё розовая дымка заката. Один за одним вспыхивают вечерними огнями иерусалимские кварталы, совсем как в той знаменитой песне Шушаны Дамари "
ШУВИ, БАТ ЙЕРУШАЛАИМ". И мне кажется, что не было этих тринадцати лет, что мне по-прежнему семнадцать, что на дворе восемьдесят девятый год, что у меня в кармане, как единственное удостоверение личности лежит ТЕУДАТ ОЛЕ (а ТЕУДАТ ЗЕУТ мне лишь предстоит получить), что ещё не произошли многие события в моей жизни и что дома меня по-прежнему ждут дорогие мне люди, с которыми я теперь расстался навсегда и с которыми я теперь увижусь лишь в лучшем из миров. Как хорошо, что есть место, в котором всё осталось по-прежнему, "как тогда", и в котором можно почуствовать себя снова частью безвозвратно ушедших лет.