Если забуду тебя, Гуш-Катиф...
Вильям Баткин, Иерусалим
Пять лет тому назад, в такие же жаркие дни августа 2005-го, совершалось преступное «размежевание», отдача частицы Святой Земли, насильственное выселение евреев из их домов. При молчаливом согласии, равнодушном непротивлении н а р о д а Израиля. Лишь несколько сотен тысяч евреев, «пророков в своем отечестве» - в основном, религиозных, в оранжевых шеренгах, в стремительных маршах протеста, в страстных молитвах пытались предотвратить преступление перед Всевышним, оберечь соотечественников от соучастия в черном деле правительства и его неуправляемого босса, предупредить о последствиях и неотвратимых наказаниях. Не помогло нам! И печать несмываемого позора легла на еврейский народ, став г р е х о м всего народа, пополнив список трагических событий нашей истории – в день Девятого Ава.
Учат мудрецы: причина отсрочки наказания за грехи наши на длительный период заключается в том, что Г-сподь Б-г, по великой милости Своей, желает дать нам еще один шанс, еще одну возможность, – с тем, чтобы мы сделали тшуву, раскаялись в совершенных грехах и начали, как и заповедано народу еврейскому, жить по законам Торы.
Ни народ, ни правительство, ни неуправляемый босс не услышали предостережения, не воспользовались дополнительной возможностью, не намереваются до дня нынешнего менять свое поведение. Вышвырнувший евреев из своих домов на Святой Земле сам остался без своего дома, что, впрочем, ему уже не дано осознать. Его прыткий наследник пролез во власть, задумал новые «размежевания», а мы, народ, в «дни теснин», накануне Девятого Ава, по всем кровавым приметам получили войну – за грехи наши.
Как сказано у пророка Ирмиягу: «И это время – время беды для Яакова, но от нее спасен он будет».
И обратился я к дням минувшим, к написанному или выкрикнутому мной год тому назад, в жаркие дни августа 2005-го. Ибо память, честная и нелицеприятная, - лучший бальзам и предостережение от новых прегрешений. Сокрушаться о прошлом, не меняя поведения, – пустое.
1
«У рек вавилонских – там сидели мы и плакали, вспоминая Сион» – так в написанной царем Давидом песне пророчески оплакивается разрушение Иерусалима, изгнание евреев в Вавилон и глумление вавилонян над пленниками. Даже самые веселые из песен Сиона полны печали и скорби. На всех дорогах изгнания мы хранили память о Храме и разрушенном Иерусалиме. «И если забуду тебя, Иерусалим…» – строка из этой песни, гордые и высокие слова ее, на тысячелетия стали лейтмотивом наших молитв…
У экранов телевизоров сидим мы и плачем, вспоминая Гуш-Катиф, цветущий и прекрасный, неотделимую толику Святой Земли, – оттуда к нам летят, как вспышки молний, как из катапульты, кадры изгнания наших братьев: неисчислимые вереницы солдат и полицейских, шумно и нахраписто заполонивших и растоптавших своей черно-зелено-голубой безликой массой еще накануне благоденствовавшие улочки поселений; оранжевые когорты мужественных и неустрашимых подростков, со всего Израиля буквально продравшихся сквозь заслоны и колючую проволоку, порываясь своими молодыми, как саженцы кедров, телами пресечь безрассудную отдачу родной земли; и, наконец, самих поселенцев – суровых и гневных бородатых мужчин, прекрасных рыдающих женщин, даже в жестокие часы изгнания из родных домов не утративших гордость и достоинство, малолетних черноглазых детишек, недоуменно, но без страха оглядывающих дикое, демоническое действо, – именно им суждено и заповедано все удержать в памяти.
Да и нам, евреям Израиля, завязшим, словно в тине, в полицейских запрудах, не добравшимся на поселения к сроку начала депортации, оттесненным в эти мгновения от изгоняемых, но душами изболевшимися – с ними, нам пора прекратить стенания, ибо не только Москва, не к ночи будь помянута, слезам не верит, мы должны, нам на роду написано запомнить и запечатлеть увиденное.
Такое не прощается.
Штурм синагоги в Кфар-Дароме – еще недавно случилось мне молиться там в Минху, полуденную молитву: рядом, в одном миньяне с местными поселенцами, широкоплечими и дюжими, я ощущал себя сильным и убежденным, как и они, что депортация евреев евреями, слепо или с умыслом обозначенная «размежеванием», не состоится. Кадры телевизионные удостоверяют в обратном: тысячи атакующих, солдат и полицейских, намеренно в черных мундирах, словно штормовые волны, накатывали на светлое, каменное строение синагоги, святая святых для евреев, отступали, но понукаемые командирами, вновь послушно шли на приступ, прихватив увесистые бревна и десантные стремянки. А на черепичной крыше несколько десятков молодых поселенцев и примкнувших к ним подростков в оранжевом яростно и бесстрашно отбивались от нападавших, – панорама схватки потрясла меня и мучительной явью, и беспощадной схожестью с увиденным ранее, точнее – накануне 9 ава – прочитанным.
«…самый мощный таран беспрерывно и безуспешно работал над разрушением стены, но крепкие, точно подогнанные друг к другу камни, не поддавались разрушению… Римляне, утратив надежду достигнуть чего-либо с помощью техники, решились произвести прямую атаку и, подставив лестницы, начали взбираться на стены… Евреи не спешили остановить их. Но едва римляне оказывались наверху, евреи нападали на них… Римляне даже не успевали прикрыться щитами. Евреи столкнули вниз лестницы, густо усеянные людьми; впрочем, они также несли тяжелые потери…».
Иосиф Флавий красноречив и точен в своих текстах, и мне почти нечего добавить о ныне увиденном.
Протаранив бревнами освященные мезузами входные двери синагоги, самые неистовые ворвались в помещение, топтали молитвенную утварь, хватали молящихся, выворачивали им руки, волокли наружу, пинками, как скот, заталкивали в автобусы…
Мощные струи водометов (римляне до них не додумались) сшибали с крыши последних отважных, они отчаянно цеплялись за стропила, но солдаты – по четверо-шестеро на каждого – хватали их и вбрасывали в специальные клетки, запомнившиеся по Ямиту, но уже усовершенствованной конструкции. Над оскверненной синагогой раскачивался на ветру вздернутый стрелой подъемного крана небольшой караванный домик, густо зарешеченный с одной стороны, заполненный до отказа подростками с гневно поднятыми кулаками.
Всматриваюсь в лица солдат и полицейских, у многих – безучастные, отрешенные лица, но у некоторых, особенно офицеров, – перекошенные злобой, утратившие еврейский облик…
Однажды, при разрушении одного из форпостов в Иудее, я попытался увещевать такого, но он, словно невзначай, толкнул меня натренированным плечом, и я, не хлюпик и не робкого десятка, полетел наземь…
И вновь – телевизионное месиво: трое солдат, вскарабкавшись на стропила синагоги, топорами рубят кровлю, а у порога, обхватив ручонками свиток Торы, рыдает мальчишка.
Неужели о нашем времени сказал царь Давид: «Все украшения Храма разбили молотами и топорами. Предали огню Святилище Твое, в землю втоптали обитель Имени Твоего… Вопль восстающих против Тебя непрестанно поднимается» (Тегилим 74: 6, 7, 23)…
Еще один красноречивый кадр, ненароком выхваченный оператором: у разоренного дома в высоком пламени костра вместе с домашней утварью и детскими игрушками догорало сине-белое полотнище государственного флага...
Победные реляции о непредвиденно скором одолении поселенцев позорно заполонили израильские СМИ, словно речь шла не о трагедии соотечественников, мирных и беззащитных, в одночасье оставшихся без крова, а о разгроме заклятого вооруженного врага, и вслед за растиражированными на весь мир телевизионными кадрами хлынули, словно мутный селевой поток, мерзкие комментарии журналистов и гневные декларации военачальников и политиков с требованием безжалостной рукой закона казнить (!) противников «размежевания»… Один шаг до медных труб и парада победителей!.. Вопреки сложившейся традиции, именно зарубежные СМИ донесли до нас слова непонимания происходящего, – если не боль, то сожаление и сострадание.
2
Следом за днем траура 9-го Ава навалились, словно черная туча, дни и недели изгнания из Гуш-Катифа и Северной Самарии, и ох как непросто вернуть в наши еврейские души радость, на наши лица – улыбки: слишком многое помнится, многое мы не вправе забыть. Но учат нас мудрецы: в тот самый день, когда заполыхали развалины Храма, родился Машиах, Избавитель Израиля. Да, в самый горестный день нашей истории упало в святую Землю зерно надежды. И вот уже почти две тысячи лет потом и кровью мы, евреи, поливаем еле видимый росток. И трижды в день молимся о нем. Есть ли еще такой народ, одаренный способностью сохранить веру, надежду и любовь на двухтысячной марафонской дистанции страданий?!
Но попытаемся разобраться: откуда эта ненависть – лютая, нескрываемая, – к религиозным, к поселенцам, из года в год насаждаемая в Израиле светским истеблишментом и власть предержащими? Как случилось, что нынешние потомки первых поселенцев конца 19-го – начала 20-го веков, в основном, людей религиозных, не просто утратили веру и обычаи своих дедов и прадедов, не только вышвырнули за ненадобностью заповеди Всевышнего, и в первую очередь – о святости Субботы, но и возненавидели наше наследие?! Задумывались ли мы – за шесть десятков лет у государства Израиль, якобы еврейского, не было ни одного премьер-министра молящегося, соблюдающего заповеди, мудрого и понимающего, – о непременной связи с древними традициями нашего народа? Ибо душа каждого еврея – желаем мы этого или не признаем, соблюдаем Субботу или оскверняем, – со всем еврейским народом связана, но не тросовым морским узлом, а словно пуповиной неразрывной, святой.
Вот и причина ненависти: изболелась душа еврея, тянется к своим корням, бьется, словно птица в клетке, в теле человека, а он, хотя и рожден еврейской мамой, хочет быть, как все, как весь «цивилизованный род людской». И боль в душе, тупую, неосознанную, еврей этот, как наркотиком, глушит ненавистью к своему брату, соблюдающему и потому счастливому, окутанному талесом, словно плащом. И так - из поколения в поколение, ненависть наследуется, хотя случаются и исключения, – когда возвращаются к своему народу.
3
В те дни августа 2005-го, трагические, горячие, память моя, неусыпная и зоркая, выплеснула ко времени воспоминания давности тридцатилетней: греческий народ сбросил в одночасье власть «черных полковников» и призвал в премьер-министры Георгоса Папандреу, популярного в Греции лидера, вынужденного скрываться во Франции. Там, в парижской гостинице, отыскал его корреспондент Гостелерадио Анатолий Потапов и спросил затворника о его первых впечатлениях.
– Счастлив я! – расчувствовался грек. – Каждый народ достоин своего руководителя, и мне предстоит тяжелая работа – стать достойным своего свободолюбивого народа!..
В той или иной формулировке это изречение на слуху, и моя посильная попытка дать непредубежденную оценку последним событиям в Израиле, словно на подводное течение, натолкнулась на стержневую проблему: сообразность еврейского народа с его лидером. И наличествует ли достойный руководитель в народе, если сам народ, словно скала взрывом, расколот, раздроблен, разобщен? Степень и глубина раскола различны – от едва различимых трещин до пропасти или пучины. По отношению к вековым традициям – религиозные и светские. По праву на Землю Обетованную – правые и левые. По времени Исхода из стран рассеяния – ашкеназы и сефарды, сабры или старожилы – и репатрианты. В свою очередь, религиозные следуют традициям своих общин: ортодоксы, ультраортодоксы, религиозные сионисты, хасиды и миснагдим. У каждого из двух евреев – непременно три мнения. Было бы смешно, если бы не так печальны были последствия.
А последствия наяву: на усеченном и обезображенном лике Святой Земли, на судьбах тысяч евреев, выброшенных доблестной армией из своих домов, на их чистых душах; но, каковы бы ни были боль, обида, потрясения, – они и их дети выстоят.
Отчего у меня такая уверенность? Должно быть, связь с родной Землей, взаимная с ней любовь, проверенная долгими годами, и кропотливый труд в усладу, до седьмого пота, и кровь, пролитая в боях и в терактах, и «кадиш ятом» над свежей могилой, – преобразили наших братьев-поселенцев. С широкими и сильными плечами, крепки и высоки, и руки мускулисты, и нежно преданны своим подругам-женам. А те – мужьям под стать – и хороши собой, и ласковы, исполнены любви, хранят очаг домашний, многодетный, во святости и чистоте, и мужества им не занимать…
Изо дня в день это поколение в е р я щ и х евреев обретает силу, а Вера – естественна она для них, как дыхание… Решают они и израильскую демографическую проблему: как правило, десять и более детей в каждой семье. Сегодня по всей стране их двести-триста тысяч, а пять-десять лет спустя, с Б-жьей помощью, будет вдвое больше!.. Именно они – только они! – мудрые и мужественные поселенцы Гуш-Катифа и Северной Самарии, сжав зубы, противопоставив армейскому и полицейскому сонмищу самообладание и присутствие духа, не допустили кровопролития, предотвратили гражданскую войну, к которой настойчиво и тщательно готовили воинство в Генеральном штабе, в высоких сферах политических… (И не нашлось времени подготовиться и осмыслить войну нынешнюю!).
Оттого такая ненависть «левых» к поселенцам – уходит власть, почва Израиля у них из-под ног уходит, хоть и пытаются задарма от нее, Святой Земли, избавиться!
Уверен, выстоят после трагических дней августа 2005-го и религиозные подростки в оранжевом, пареньки и девушки, а среди них – дети и внуки моих интеллигентных друзей: мужественно приняли они на свои, еще не окрепшие плечи едва ли не главную тяжесть противостояния изгнанию. Даже там, на жестоких рубежах противоборства, видел это наяву, своими глазами, мальчики – возвышенно молились, а девчушки – вдохновенно читали Тегилим, Псалмы Давида. И верили строкам: «Когда изберу время, Я произведу суд по справедливости… Всю гордыню злодеев срублю, а праведника возвеличу» (Тегилим 75: 3, 11). Их обозвали «преступниками», ведь они живут по законам Торы, – но не сломили. Избегаю громких фраз, но они – цвет нации.
Страшусь я лишь за отборное (или отобранное?) воинство, сорок две тысячи солдат, офицеров и генералов, постыдно послушно, а порой и с рвением нескрываемым исполнявших приказ об изгнании, хотя долгое время на всех дорогах страны, на фасадах домов, на оранжевых рубахах, упреждали и пламенели слова, словно кровью написанные: «Евреи евреев не выселяют!».
Да евреи ли они? – кто-то сомневается… Евреи, евреи, оттого и страшусь за их души: долгое время – дни, месяцы, годы – будут их корежить и мытарить страшные картины своего участия в демоническом действе, близкие будут их сторониться, не посмеют они детям своим смотреть в глаза, но несмываемое пятно позора напрочь смывает лишь искреннее раскаяние, т ш у в а, и они, евреи, к нему придут.
4
А что же изгнанники? Безжалостно и бесчеловечно, несказанно жестоко выброшенные из домашних очагов, возникших на прибрежных песках за десятилетия кропотливого бытия, они не озлобились, не ожесточили свои сердца, не опошлили души прошениями и унижениями, не утратили Веру, принятую от отцов и дедов, переданную детям и внукам. Живут, как беженцы, в палатках и гостиницах, но спокойны и рассудительны, настойчивы и трудолюбивы. Мужчины трижды в день собирают миньян, женщины выкраивают время для чтения Тегилим. Они задумали и уже строят Гуш-Катиф-2, хотя уверены, что еще вернутся в с в о й Гуш-Катиф!
Ведь если Всевышний, благословенно имя Его, заповедовал евреям Святую Землю и обозначил в Торе ее границы, Он вовеки не откажется от Слова Своего.
Как сказано у царя Давида: «Тора Г-спода совершенна, возвращает силы душе; свидетельство Г-спода истинно, наделяет мудростью неразумных… Заповедь Г-спода ясна, просветляет глаза. Очищающий душу трепет пред Г-сподом пребудет вовек.
Законы Г-спода истинны, все они справедливы. Они для мудрых желаннее золота, самого чистого золота червонного, слаще меда, капающего из сот, и раб Твой ревностно исполняет их…» (Теилим, 19: 8-12).
Оттого так светлы и возвышенны лики поселенцев, так чисты их души. И, рядом с ними, горжусь принадлежностью к своему народу.
5
Но с народом – проблема. В последние дни августа, густо наполненные тревогами и волнениями о судьбах Эрец-Исраэль, вдруг, будто преднамеренно и к сроку, из цепкой памяти вынырнули и долго не исчезали строки великого русского поэта Михаила Лермонтова, по преданию, не без доли еврейской кровинки, похоже, единственного в русской поэзии страданиями нашего народа опечаленного. «И вы, мундиры голубые, и ты, послушный им народ», – горестно выкрикнул поэт в яви иного времени, о другом народе. Особенно настойчиво и упрямо преследовали меня эпитеты: г о л у б ы е мундиры – и по цвету, и по принадлежности формы одежды, – ассоциация нацеленная, бесспорная, но п о с л у ш н ы й народ… Неужели послушный? Синонимов не счесть – покорный, кроткий, смиренный, безропотный, но ведь в Торе сказано – жестоковыйный, и еще молвлено: «Вот, народ этот отдельно живет и между народами не числится». Но даже на Земле Обетованной, сегодня, не хочет народ мой жить отдельно и между другими народами не числиться, живет, как заблагорассудится, по прихоти своих сердец, по крайней мере, большая часть народа.
И вспомнил я Бруно Ясенского: «Не бойся врагов – самое большее, что они могут сделать, – это убить. Не бойся друзей – самое большее, что они могут сделать – это предать. Бойся равнодушных – только по их молчаливому согласию совершаются все преступления на земле». Намеренно не обращаюсь к истории, но нынешняя рана кровоточит, ибо только по заговору р а в н о д у ш н ы х из моего народа совершилось преступление – изгнание евреев евреями из Гуш-Катифа. Да, в течение полутора лет противостояния шли митинги и демонстрации, стотысячные цепочки и оранжевые марши протеста по прибрежному шоссе в Гуш-Катифе и в оцепленной тремя рядами колючей проволоки Кфар-Маймоне, в обстреливаемом Сдероте и тихом Офакиме, трепетные молитвы по стране и неисчислимая – у Стены Плача, и едва ли не полумиллионная в Тель-Авиве… Горжусь, что вместе с семьей, с друзьями и приятелями (ашкеназы и сефарды, в черных кипах и вязаных, и даже простоволосые) принимал в борьбе участие. Но только р а в н о д у ш и е остального еврейского народа – и в сионистском государстве Израиль, и в благодатной Америке, и в процветающей Европе, и в заокеанской Австралии, – допустило то, что свершилось. Такие мы, евреи!
– Папа, у меня для тебя других евреев нет! – сказал сын, когда на днях после вечерней молитвы у Стены Плача я с гневом и горечью выговорил ему эти свои крамольные мысли о еврейском народе.
– Будут! – ответил я без сомнений. – Ибо, если забуду тебя, Гуш-Катиф!..
В Иерусалиме, по улице Шаарей Цедек, 5, открыт Музей Гуш-Катифа. <br/>
Телефон для справок: 02-6255456
Регистрация
Вход
FAQ
Поиск
-
