Восточные евреи
Израиль Шамир
Восточные евреи составляли - и составляют - около 10% всех евреев мира. Их было мало в Палестине до 1948 года. Но, после изгнания палестинцев, правительство Бен Гуриона нуждалось в людях - не для работы, потому что хозяйство Палестины не могло занять столько человек, но для исправления демографического баланса, для создания еврейского большинства в Палестине между Иорданом и морем. Других желающих не было западно-европейские и американские евреи не стремились в Страну Обетованную, где не было работы или заработка. Восточно-европейские евреи могли послать только 300.000 человек. Поэтому сионисты организовали массовую иммиграцию из стран Востока, в основном из двух стран - Ирака на востоке (130.000) и Марокко на западе (260.000).
Правительство могло бы дать восточным евреям землю, попробовать воссоздать крестьянство, изгнанное в 1948 году. Но это не соответствовало Бен-Гурионовскому видению прогресса вместо этого для восточных иммигрантов возвели сначала бараки - маабарот, а потом многоквартирные блоки, бетонные дома; вроде тех, что остались от советских в Хелуане.
Экономической надобности в таком количестве людей, привезенных для демографического баланса, не возникло, многие из них стали вечными получателями пособий или мелкими торговцами на базарах. Другие стали работать на полях и заводах кибуцов у тех были деньги, кредиты, техника, земля. Так начался антагонизм между восточными и европейскими евреями.
Помню, как меня когда-то удивило, что восточные евреи не считают себя израильтянами. Я работал тогда в винограднике кибуца Эйн-Гев в долине Кинерета. Ранним утром мухтар, староста, привозил в Эйн-Гев десятки женщин из Тверии в окрестных городков на уборку винограда. Здоровые, смуглые, немолодые и некрасивые, все до одной еврейки из стран Востока, они говорили между собой по-арабски, и мухтар был единственным посредником между ними и кибуцниками - выходцами из Европы и их детьми. Женщины снимал" виноград с лоз, клали гроздья в ящики, а кибуцники ставили ящики на подводу. Затем я приторачивал свой допотопный трактор к подводе и вез виноград в Цемах, на перекресток дорог, ведущих на Бет Шеан, Тверию, Эль Хамму и Курен - там, где раньше стояла арабская деревня Саммак, а теперь - районный кибуцный завод по упаковке винограда.
Дорога Цемах - Эйн-Гев, узкая, неровная, была тогда единственной дорогой на Голанское плато, по ней то и дело шли грузовики наверх. Они противно гудели, требуя, чтоб я освободил дорогу. С точки зрения правил дорожного движения они были правы, но если бы я то и дело съезжал на обочину, виноградный сок вместо спелых гроздьев привез бы я в Цемах. Поэтому весь день занимался я нескончаемой бескровной дуэлью с шоферами грузовиков кто первым свернет с дороги. В пору уборки винограда температуры у Кинерета легко заходят за 40 градусов. У трактора не было ни крыши, ни навеса, даже кабины. Поэтому я гонял в одних шортах и сомбреро и загорел дочерна. Женщины спрашивали меня: "Миэйзо ада ата?" ("Какого ты роду-племени"?) и предлагали выбор: марокканец, ливиец, румын или израильтянин. Русских тогда еще не было, а израильтянами они называли выросших в Израиле детей европейских ашкеназийских - евреев. Когда я говорил им, что они и их дети -тоже израильтяне, они с сомнением в голосе соглашались: "Да, но..." С годами это ощущение - что ни сами восточные евреи, ни их дети не станут израильтянами крепло, в особенности в так называемых городах развития в черте оседлости восточного еврейства. Амос Оз, "израильтянин", как сказали бы сборщицы винограда из Эйн Гева, описал в одном из очерков своей книги "Где-то в стране Израиля" визит в такой неразвивающийся городок Бет Шемеш.
Там он столкнулся с безумной, животной ненавистью к "ашкеназам". Молодые восточные евреи говорили с Озом, как с врагом по восточному обычаю, даже врагу, если он приезжает в гости, не перерезают горло, а предлагают кофе, но вражды это не снимает. Они рассказали ему свою версию Сотворения: ашкеназы привезли их родителей насильно в страну Израиля, чтобы здесь их эксплуатировать, выжимать их пот, использовать на черных работах. Затем пришла Шестидневная война 1967 года и освободила их - появились арабы, более дешевая рабочая сила, я надобность в эксплуатации восточных евреев исчезла. Потому теперь ашкенази требуют отдать арабские земли арабам - чтобы снова эксплуатировать восточных евреев. Они ошиблись в одном - не было экономической необходимости в появлении восточных евреев, и эксплуатация была скорее способом занять их. Но это не так уж важно дня молодого поколения, что на деле их родителей привезли, чтоб восполнить вакуум, образовавшийся при изгнании палестинцев.
О том, как организовали "привоз" восточных евреев рассказывает Том Сегев в своей книге "1949". "Израиль делал все, чтобы евреи Ирака не смогли остаться в Ираке, чтобы они опротивели населению. Этой цели служила шумная кампания против Ирака и его представителей за рубежом. Хотя израильские руководители прекрасно знали, что ничего подобного не произошло, они распространили слухи о массовых казнях евреев в Багдаде, устраивали демонстрации перед ООН и веред иракскими посольствами, угрожали погромами арабского населения Палестины. В результате этого иракский парламент принял решение об изгнании иракских евреев. Уже после этого произошел взрыв в багдадской синагоге, в чем упорно обвиняли посланцев израильского "Мосада". И хотя это обвинение доказано не было, сам факт его указывает, что иракские евреи считали его вполне возможным".
И в других местах создавалась истерия, оказывалось давление на то или иное арабское правительство - и в результате в Израиль шла еще одна волна восточных иммигрантов.
На деле подобные методы использовались и относительно иммигрантов из Польши, Чехословакии и других восточно-европейских стран. "Мосад" перехватывал письма иммигрантов своим родственникам, если в них содержалась критическая картина жизни в Израиле. В это смысле судьба восточных евреев не так уж отличалась от судьбы прочих иммиграционных волн после 1948 года но их дискриминация в Израиле помогла им сохранить в памяти приемы, повлиявшие на их приезд, и увековечила их вражду к "израильтянам". Вместо того, чтобы сердиться на сионистский истаблишмент, они обратили свою ярость на всех ашкеназов.
Несколько лет назад, на здании ритуальной купальни в иерусалимском районе Бака, где стоят красивые арабские дома (их жители были изгнаны в 1948 году, и их место заняли восточные евреи) появилась огромная надпись "Ашкеназов - в Освенцим". Эту надпись обыграл иерусалимский русский художник Михаил Гробман - он включил ее в одну из своих картин, что вызвало массу протестов. Надпись осталась там и поныне.
К западу от Иерусалима находится Эн Карем, с его прекрасными домами, образцовая палестинская деревня без палестинцев. Мы уже упоминали ее деревенский источник, у которого встречались русские монахини. Пилигримы обычно подымаются по ступеням около родника к католической церкви Встречи с ее древним гротом, где показывают камень, в котором чудодейственно укрылся св. Иоанн, когда его искали враги. В гроте следы пересохшего родника и водосборника двухтысячелетней давности - по преданию, тут стоял летний дом Елизаветы и Захарии, родителей Иоанна. У входа в церковь надпись: слова, с которыми Елизавета обратилась к Марии (Лука 1,42): "Блаженна ты средь женщин и блажен плод чрева твоего" на всех языках. Верхний этаж - современная церковь с интересными фресками Вагарини и Манетти, на них изобра-жены достойные женщины прошлого, от Евы и Сарры до Марии и Елизаветы.
Один из самых красивых монастырей Эн Карема находится на вершине холма: французский монастырь Сестер Сиона, основанный обратившимся в христианство евреем Ратисбоном. Ратисбон, обратившийся после того, как ему явилась Пречистая Дева, основал еще и красивый монастырь Ратисбон на улице Шмуэль га Магид в центре Иерусалима, наполовину занятый правительственными учреждениями. Он похоронен в эн-каремском монастыре, где Сестры Сиона и по сей день особо приветливы к святому народу Израиля.
Внизу стоит церковь Иоанна Крестителя, древняя церковь, сейчас - центр баптистской церкви. Несколько подальше от села Св. Иоанн в Пустыни, возможно, самый красивый действующий монастырь в Израиле вообще. В нем живут французы, придерживающиеся обряда восточной церкви, но покорные Папе. Весь склон горы перед монастырем выглядит, как сказочная лужайка с цветами, оливковыми деревьями, зеленой травой. В монастыре за высокими стенами на крутом склоне пещера, где по традиции жил в пустыни Иоанн Креститель. Источник Эн-Хабис ("источник отшельника") бьет у пещеры и стекает по вырубленному тоннелю, в котором трудно пролезть, в красивый бассейн с золотыми рыбками. Монахи приветливы, туристов там бывает мало, и мы приходили туда несколько раз с детьми, которые были в восторге от родника и золотых рыбок.
В самом селе несколько картинных галерей, в том числе Дебел, самая известная галерея Иерусалима, часто выставляющая работы русских художников, несколько ресторанов, в том числе дорогой и скверный венгерский, приятное кафе у деревенского источника, музыкальный центр, где дают ресита-ли и камерные концерты. Но и тут конфискация земель и домов не пошла впрок новым жителям.
Как-то раз моя непослушная ослица Линда порвала веревку и удрала из сада в поисках зеленого пастбища. Осиротелый, с веревкой в руках бродил я по окрестным долинам около Эн-Карема, спрашивал прохожих, не видали ли они серой ослицы с коричневой полосой по крупу. Одни в ответ упоминали Саула, который тоже искал ослицу, а нашел корону, другие крутили рукой у виска. На главной улице Эн Карема я обратился к человеку в восточной ермолке. Он посмотрел на меня внимательно, вычислил "западное" происхождение и ответил: "Жаль, что всех вас Гитлер не сжег".Такой реакции мне не доводилось встречать ни в одном из палестинских сел, где у жителей объективно больше оснований для ненависти к евреям.
История Эн Карема после 1948 года лишнее доказательство тому, что в чужих домах и земле нет благословения. В дома Эн Карема после Изгнания поселили восточных евреев. Они страдали - сейчас трудно понять, почему, - и требовали, чтобы им дали шикун, квартиры в бетонных домах пятидесятых годов. Возможно, в арабских домах они чувствовали, что они превращаются в арабов, а этого им не хотелось. Со временем художники и прочие люди со вкусом и деньгами, европейские евреи, заметили Эн Карем и купили до дешевке роскошные виллы, обитатели которых радостно переехали в израильские черемушки. Цены на арабские виллы быстро выросли до полумиллиона долларов, и ненависть оставшихся восточных евреев к европейским росла с той же быстротой. В "Путешествии к правоверным" Нэйпола в описании Пакистана содержится ряд замечаний, позволяющих заметить любопытную параллель между исламским Пакистаном, возникшим в части Индии, и еврейским Израилем, возникшим в части Палестины: "Мусульмане Индии пробудились в тридцатых годах. Их обуяла двойная ненависть к иностранцам и к индусам. Поэтому Пакистан построен на ненависти. Затем они стали делить собственность индусов, бежавших из Пакистана. Многие, пришедшие из Индии, получили что-то в обмен на ничто. Таково было отношение к вещам тогда, такое и осталось сейчас".
По сей день восточные евреи помнят, что основной источник всех богатств Израиля, его земли, дома, - были конфискованы в 1948-1955 у арабов. Поэтому такое острое ощущение, что их, восточных евреев, обделили при этом великом дележе.
Новые иммигранты, в том числе пишущие по-русски, в своих попытках анализировать израильскую действительность, находили корень зла в израильской системе социального обеспечения, далеко не щедрой; например, Виктор Богуславский пишет о том, что он называет "сефардским шоком": "они открыли для себя институт социальной помощи (3-4 тыс. дол. в год на семью - при абсолютном безделиц - хрустальная мечта двух третей населения земного шара). Широкие массы, открыв кормушку, принялись ее сосать". Перенося реганитские филиппики на израильскую почву, русские "правые" забывают то, что помнят ориентальные евреи и знают израильтяне: а/ восточных евреев обделили при великом дележе награбленного, б/ восточные евреи получают, как и западные евреи, деньги из той же госкормушки, только более простыми, прямыми пути-ми, в/власти нуждались в восточных евреях в первую очередь для изменения демографического баланса, а не для работы.
Отношения между восточными и европейскими евреями дошли до своего надира после убийства Эмиля Гринцвайга на демонстрации за мир в Иерусалиме в 1984 г. Эмиль Гринцвайг был настолько типичным "израильтянином", как будто его выбрала специальная комиссия по отбору стереотипов, а не слепой случай. Выходец из кибуца, сын родителей из Европы, офицер запаса в отборных частях, интеллигент, работник института Ван Лир, борец за мир таким был убитый. Убийца (поселенец из Офры) был найден куда позднее, а во время убийства было известно только, кто нападал на демонстрантов: это были мелкие торговцы с базара Маханэ Иуда в Иерусалиме, жители районов бедноты, не окончившие школы, зачастую уклонявшиеся от военной службы. Пресса создала их обобщенный образ: "Нисим-михамуцим" ("Нисим - торговец солеными огурцами") - израильский вариант мясников - сторонников Эрнста Рема или прежних русских охотнорядцев. На этом фоне и появилась статья Амнона Данкнера "Нет у меня сестры". Данкнер писал: "Восточные евреи - никакие мне не братья. Меня убеждают, что я должен сидеть в одной клетке с бабуином, и если он хватает меня за горло, мне нельзя защищаться - некрасиво. Я должен только ощущать братство с бабуином и терпеть. Мне говорят о равноценности наших традиций - моей, традиции Гейне и Эйнштейна, и их - традиции целования ручек, гостеприимства и т.д. Меня это больше не устраивает, заключает Данкнер.
Газета, опубликовавшая статью Данкнера, получила тысячи писем, и в течение месяца Израиль только об этом и говорил. Данкнер был, конечно, неправ, потому что писал о неважном: дело не в том, что традиции восточных евреев более или менее важны и ценны, чем традиции европейских евреев. Это и не так уж очевидно. Эйнштейн в Израиль не приезжал даже в гости, а Гейне, пожалуй, пришлось бы плохо - из-за его религиозной нестойкости. Особой терпимости и либерализма у европейских евреев я что-то не замечал: когда я однажды осмелился пошутить на израильском русском радио о странном изобретении религиозных научников "субботний телефон", по которому можно говорить в субботу, не нарушая субботу" (я сказал, что если Господь хотел, чтоб евреи говорили по телефону в субботу, этот аппарат излишен, а если не хотел - то тем более) - меня назавтра уволил с работы не ориентальный бабуин, но обычный польский еврей Граевский, глава иновещания. Дело в том, что восточные евреи стали формироваться в новый народ. Но у израильтян, как восточного, так и западного происхождения, есть общие черты национального характера, вызванные великим дележом. Например, любимая израильская фраза: "магиа ли" - "мне тоже положено". В свое время юморист Эфраим Кишон писал об Израиле, как о единственной стране, где золотарь завидует не другому золотарю, но летчику или президенту. Множество израильских служащих получают зарплату практически ничего не делая, но ощущают, что им положено больше. Поэтому израильтян нелегко нанимать на работу - они считают, что им должны платить не за работу, но за сам факт службы, за потраченное время. Русские евреи, приезжавшие в Израиль в начале 70-х годов, немало пострадали от этого основного свойства израильтян: когда мы покупали квартиры в кредит, покупали машины без 200% пошлин, ездили за границу без налога на выезд, израильтяне - и восточные, и западные, ужасно возмущались, говоря, что им это положено. Деньги на абсорбцию русских евреев шли не из награбленного в 1948, но из Америки, однако национальный характер не так быстро меняется - израильтяне считают, что в стране происходит дележ пирога, от которого нужно урвать кусок. Да, может, они и правы - какая разница, откуда идет не заработанное из Америки или от дележа палестинских земель. Поэтому и восточные, и западные евреи стали активно использовать арабский труд после 1967 года - если израильтянам все положено, кто-то должен работать. Поэтому в наши дни возникло национально-вертикальное разделение труда: израильтянин-ашкенази - архитектор, восточный еврей - подрядчик и десятник, кирпичи таскает араб. Израильтянин - хозяин апельсиновой рощи, арабы убирают апельсины, восточные евреи командуют погрузкой. Евреи, которые немало старались подчеркнуть различие между палестинцами-христианами и палестинцами-мусульманами, проглядели момент возникновения новой нации - восточно-еврейской. И та тоже неоднородна. Израильтяне создали в свое время образ единого восточного еврейства, в то время, как сами восточные евреи - уроженцы Магриба и Месопотамии - вовсе не ощущали внутренней связи и единства между собой. Сам термин "адот а-мизрах", восточные общины, обозначение всех не-европейских еврейских групп, (вроде "инородцы") сплотил общины, разобщенные ранее. Поэтому сейчас восточные евреи куда ближе друг к другу, чем были в 1948 году, хотя различия остались в силе: иракские евреи так и не спелись с евреями Марокко. Иракские евреи принесли с собой из Багдада социалистические традиции и нашли общий язык с социалистическим истаблишментом ашкеназийского Израиля. Йеменские евреи оказались наиболее "израильскими", они способны без усилий жить с "израильтянами" любой партии благодаря своему легкому, идеальному характеру.
Евреи Магриба - одна из самых больших общин Израиля у себя на родине не знали социализма и сионизма. Амос Оз утверждает, что между Марокко и Польшей немало общего - Менахем Бегин из польского местечка и Абузагло из касбы Феза жили на окраинах французской провинциальной культуры, с ее культом семьи, патриархальности, целованием ручек, маршалами в роскошных мундирах, патриотическими речами и адвокатами. Эта культурная общность, по мнению Амоса
Оза, и привела евреев Марокко в партию Бегина.
Но дело обстоит проще - евреи Марокко блоком пошли за партией Бегина, потому что она была в оппозиции правящему истаблишменту. С тех пор партия Бегина и Шамира стала марокканской партией, хотя в ее руководстве сидят считанные марокканцы. Это не парадокс - в руководстве партии русского рабочего класса РКП (б) было больше мещан, евреев, захудалых дворян и разночинцев, чем рабочих от станка. В этом сегодняшнее израильское общество напоминает ливанское - партии выражают интересы различных этнических групп, и используют идеологии лишь как дымовую завесу своей этничности.
Расселение восточных евреев было произведено по всему Иерусалимскому коридору, вплоть до Мусрары, стоящей против Дамасских ворот Старого города где был остановлен напор бригад Пальмаха. Мусрара была богатым районом, и новых эмигрантов поселили в ее виллах. Как и в Эн Карем"", они страдали и мечтали о квартирах в современных бетонных блоках. Арабские виллы не пошли им впрок - Мусрара славится наркотиками, бандитизмом, проституцией, нищетой. Европейские евреи пробовали покупать дома в Мусраре, и район мог бы стать вторым Эн Каремом, но местные жители оказались слишком враждебными, слишком мало европейских ее-реев успело купить дома, прежде чем местные жители подняли цены до манхэттенских, и в результате Мусрара осталась марокканской и довольно опасной.
Из Мусрары вышли "Черные Пантеры" - заметное в начале 70-х годов движение молодых марокканских евреев. Один из них, Саадия Марциано, стал потом членом парламента от левой партии "Мокед" - "Шели", другой, Чарли Биток, от коммунистической партии "РАКАХ/Хадаш". Для обеих левых партий немалым разочарованием было то, что эти депутаты не смогли привлечь "свой" электорат - в Мусраре за партию Чарли Битона проголосовало два или три человека, столько же получила партия Саадии Марциано. Видимо, потенциальный электорат "Пантер" не одобрил ни их союза с "ашкеназийской" и "арабской" партиями, ни вообще союза с левыми. Победа Ликуда, подлинной партии северо-африканского еврейства, на выборах 1977 г. и вовсе похоронила шансы "Пантер". Марокканские евреи предпочли голосовать за Бегина и Давида Леви.
Флиртовали с жителями Мусрары и прочих восточных районов все левые партии ашкеназийского Израиля, но это обернулось разочарованием - восточный люмпен-пролетариат предпочитал шовинистские, религиозные партии - Ликуд, Шас, р. Каханэ. Главная ошибка левых основывалась на неверной теоретической предпосылке: они определяли классовое положение по доходу, а не по отношению к средствам производства. Жители районов бедноты были бедными, но это еще не делало из них пролетариев: это были люмпены, профессиональные безработные, мелкие торговцы вроде иранских "базари". Как в Германии 1933 г. и в Иране 1978 г. они были готовы поддержать самое реакционное движение. Но ни одна левая партия не произвела марксистского анализа, чтобы определить их место в схеме производственных отношений, но по сей день увлечение "Пантерами" не прошло.
Я, впрочем, и сам увлекался ими. Молодым солдатом, в отпуске перед дембелем я шатался по дождливым улицам Иерусалима, не зная, куда пойти, ни в этот день, ни в будущем. Мальчишка с кипой-ермолкой подошел и сунул мне листовку: объявление о митинге р. Каханэ в одном из залов Иерусалима. Я пошел от нечего делать: цивильный Израиль был для меня книгой за семью печатями. Каханэ кричал с трибуны, требовал ограничить рождаемость у арабов, карать тюрьмой за межрасовую любовь, - его беспокоили плодородные куссы палестинок и любострастные зеббы палестинцев. Он был окружен стайкой мерзких молодчиков, узких в кости, пестро одетых детей бедных восточных трущоб. Стоило кому-то из противников Каханэ сказать слово, как они кидались на него, ревом заглушая голоса протеста. (Впоследствии среди молодчиков Каханэ выделился выходец из России Виктор-Авигдор Эскин, смазливый, смахивающий на любимца Иоанна, Басманова, "с девичьей улыбкой, с змеиной душой", блондинистый, мечта Эрнста Рема. Он специализировался на интеллектуальной стороне работы он с несколькими дружками срывал собрания в Академии, в институте Ван Лира, врывался, орал "Изменники! Продались арабам!", пока его не выводили. Он пользуется большой популярностью среди русских евреев (и евреек) и по сей день).
На том собрании каханистов определилось мое политическое будущее. Так меня вдохновили слова Каханэ, что я попросил слова и сказал: "Квод ха-рав, почтеннейший раввин" - тут молодчики Каханэ живо заткнули всем рты, чтоб не мешали говорить молодому человеку, величающему Каханэ "квод ха-рав". Я воспользовался тишиной и спросил, во-первых, собирается ли он ограничить рождаемость у палестинцев кастрацией мужчин или стерилизацией женщин, и, во-вторых, почему его молодчики так похожи на штурмовиков Рема?
Ответа я не услышал, штурмовички Кахане бросились на меня бурной лавиной, и митинг на этом окончился, началась свалка. Противники Каханэ окружили меня тесным кольцом и сражались, как за тело Патрокла. Я стоял посреди кольца и еще что-то втолковывал сторонам. Затем защитники увели меня и привели в кафе "Таамон". И тут выяснилось, что мои спасители были "Черными Пантерами", принявшими меня за араба - полустертый русский выговор похож на арабский, а черты лица у арабов и евреев сходны. Так началась моя дружба с "Пантерами". И хотя они были ненадежными союзниками иерусалимской левой, они придавали ей хоть какую-то глубину, хоть как-то выводили ее из салонных просторов.
Один из центров жизни восточного еврейства - рынок Маханэ Иуда, на западе Яффской дороги. Этот огромный рынок - подлинный бастион крайне правых "базари", и лидерам лейбористского, ашкеназийского Израиля там обеспечена враждебная встреча. Шимон Перес пробовал заходить на рынок в ходе своих предвыборных кампаний, но дело чуть не окончилось судом Линча.
Восточные евреи, жители Катамонов, Мусрары, Нахлаот, и других районов занимаются торговлей и мелкими подрядами, где можно не платить налогов. Поэтому в основном они не так уж бедны, как представляется по официальным отчетам, относящим их к беднейшей прослойке. В правительственных учреждениях раньше восточных евреев было очень мало, но после 1977 года многим удалось продвинуться и занять важные посты. Там, где им удалось это сделать, ашкеназийские работники жаловались на самую ярую дискриминацию со стороны новых начальников. В особенности много было таких жалоб у работников министерств, оказавшихся в руках у ТАМИ, предшественницы ШАС, в частности, в министерстве Абсорбции Иммигрантов. Главный праздник марокканских евреев мимуна, который они празднуют по окончании праздника Пасхи. Они связывают его происхождение с памятью Рамбама, но, видимо, это чисто марокканский праздник, который они принесли с собой. В вечер мимуны марокканские евреи ходят друг к другу в гости, а в наши дни власти поощряют и приглашения ашкеназийцев. В день мимуны согни тысяч марокканцев собираются в саду Саккера, на огромный пикник, где каждая семья печет себе шашлыки на угольях под музыку огромных магнитофонов. Прочие восточные общины ставят там свои па-латки: марокканцы - самая большая восточная община, и прочие общины равняются на нее. Одно время мимуна носила ярко анти-ашкеназийский характер, но в наше время это, видимо, прошло. Это не очень интересный праздник для постороннего наблюдателя.
Другой праздник восточных евреев связан с паломничеством в Верхнюю Галилею, к горе Мерон. Его совершают на 33-й день после Пасхи, и он называется Лаг баОмер. Праздник этот напоминает, видимо, старые праздники Палестины, когда богослужение совершалось "на каждой высоте и под каждым развесистым деревом". Только теперь восточные евреи поклоняются не Ваалу, но святым мощам рабби Иоханана бен Заккая. Лаг Баомер на горе Мерой несколько диковатый праздник, но очень впечатляющий. Машину приходится оставить за несколько километров от высоты такова плотность паломников. Среди собравшихся многих тысяч пилигримов почти никто не говорит на иврите - только на языках Восточного рассеяния, от муграби до ладино, и на всех говорах арабского. Машины стоят плотными рядами на километры по сторонам дороги, семьи сидят прямо рядом с ними на огромном многотысячном пикнике на лоне природы, где на каждого приходилось примерно но тридцать кв. сантиметров. У самой гробницы р. Иоханана идет подлинный восточный спектакль масса старух, дикого вида молодые люди с бородами истово молятся и просят милостей у угодника. Сама гробница, старый, двухтысячелетний сенотаф, осиянная сотнями свечей и лампад, напоминает одну из многочисленных "вели", старых ваалов Палестины. Это не единственное святое место на горе Мерон, самой высокой горе Святой Земли, которую в старину именовали горой Табор в наши дни горой Табор считается гора в долине Изреэля, но возможно, и гора Мерон носила это имя. Около площадки с видом на Цфат ("мицпор Цфат") руины древнего сооружения, которые считались святыней местных друзов. Возможно, была "высота" и на вершине горы, но сейчас там находится военный лагерь, и проверить это невозможно. Арабские села на горе Мерон исчезли в 1948 году. Сохранились руины села Джермак, где в начале XIX века евреи и палестинцы жили вместе и возделывали землю. Основателем еврейского поселения в Джермаке был р. Израиль Бак из Бердичева, печатавший там еврейские книги и лечивший больных. Евреи и палестинцы жили мирно, но после землетрясения 1837 года евреи покинули село и уехали в Иерусалим. Палестинцы же лишились домов в 1948 году.
За день до празднования на горе Мерон восточные евреи празднуют несколько менее популярный праздник р. Меира Чудотворца у гробницы этого святого к востоку от Тиверии. Само ивритское имя святого угодника: Меир Баал Га-Нес - напоминает о Баале, пишет Анри Волохонский, русский израильский поэт из Ленинграда-Тиверии-Мюнхена. Несомненно, гробница р. Меира - древняя высота, а значит, на ней, видимо, поклонялись Ваалу, но было ли имя местного Ваала ГаНес, никому не ведомо. Сама гробница р. Меира с ее голубым двойным куполом видна издалека, и с ее окрестностями связано много легенд - против нее в море бьет источник святой Мириам, сестры Моисея. Набожные восточные евреи посещают гробницу р. Меира прежде чем подняться на гробницу р. Иоханана на горе Мерон.
Новый марокканский праздник и культ возник вокруг гробницы святого Баба-сали в городке Сдерот. Там живет преемник и потомок святого, и там собираются десятки тысяч верующих на поклонение, к великому неудовольствию ашкеназийских "израильтян". Конечно, восточные евреи - не какие-то монстры, привезенные вместо ангелов-палестинцев. Они довольно похожи на арабов-горожан, что заметил и Бялик в свое время. Этот "внутренний пролетариат" израильской империи стал в последние годы все более активно влиять на ход израильской культуры, и только в его среде возникла интересная новая музыка. Музыкальная культура "первого Израиля" состоит из сплава восточно-европейских и американских мотивов. Второй Израиль - как и американские негры 20-30-х годов - нашел свое самовыражение в музыке, и эта музыка захватывает и ашкеназийский "первый Израиль", и палестинцев.
Почему "израильтянам", европейским евреям, не удалось окультурить, ассимилировать восточное еврейство? Одна, простая, причина заключалась в относительных размерах общин. Восточное еврейство не уступало, а то и превосходило численностью "израильтян", и, как и любая еврейская община, восточные евреи были адептами в искусстве борьбы с ассимиляцией. Но была еще одна дополнительная причина: без ассимиляции палестинцев не было возможно ассимилировать восточных евреев. Пока сегрегированное существование арабов оставалось принципом существования Израиля, из этого следовало и сегрегированное существование других общин.
Сегрегировав палестинцев, израильтяне запустили в ход старую восточную динамику сегрегации. Ведь на востоке одни и те же общины существуют в течение сотен лет, не смешиваясь, они разеделены стеной, каждая живет по-своему и не вмешивается в дела другой: армяне торгуют, греки правят от имени турок, арабы пашут, бедуины
воюют. Только исключительные обстоятельства - вроде вторжений Иисуса Навина и Омара ибн Хаттаба могли сломить эту систему на какое-то время. Сохранив старую систему, израильтяне просто приобщили новые цвета еврейской эмиграции к ближневосточной мозаике.
Возникающая сейчас восточно-еврейская нация с ее преобладающей магрибской группой хочет того же, что и другие народы самоуправления, связности, единообразия. Проще говоря, она хочет страну Израиля для себя. А это залог конфликта с другими
общинами Палестины. Эта новая нация не ощущает родства с прочими евреями страны Израиля. Недавно Тель-Авивский университет провел социологический эксперимент: членам различных групп было предложено дать милостыню ("оказать помощь") нуждающейся еврейской семье. Менее 5% восточных евреев проявили готовность дать милостыню нуждающейся семье "Абрамовича", хотя 90% тех же восточных евреев были готовы помочь нуждающемуся "Абузагло". Европейские евреи почти не проводили различия между "Абрамовичем" и "Абузагло" - 75% были готовы помочь хоть тому, хоть другому. Это показывает, что до последнего времени европейские евреи стыдились признаться в этнических предрассудках, а восточные евреи не стыдились, то есть восточные евреи ощущали себя особой этнической группой, а "израильтяне" все еще надеялись их ассимилировать.
В будущей борьбе за господство в Стране Израиля будут участвовать не только израильтяне и палестинцы, но и еще отдельная этническая группа восточно-магрибского еврейства, а в таком треугольнике расстановка сил неясна. Восточные евреи были привезены "израильтянами" вместо изгнанных палестинцев. После убийства Гринцвайга и последующего кризиса в отношениях между еврейскими общинами у многих израильтян возникло ощущение совершенной ошибки - возможно, с палестинцами было бы не труднее ужиться и скольких войн удалось бы избежать". Это тебя, чертова сефарда, надо было прогнать, а не палестинцев, - говорит герой Коби Нива ("Гаарец", 24.8.1984). Впрочем, в истории последнего слова не бывает - через двадцать лет, может, мой сын убежит в эль Джиб или Абуд от антиашкеназийских погромов в Иерусалиме. Когда образующаяся в наши дни восточно-еврейская нация станет реальностью - кто знает, какие народы окажутся друзьями, а какие - врагами в ближневосточной мешанине мусульман, христиан, друзов, ашкеназов, сефардов, бедуинов, феллахов?
лоор
|