Деды говорите? Ну что ж...
Мамин отец, Матвей Иосифович, любимый мой дед Мотл. Не думаю, что кто-то ещё дал мне столько же, сколько он. Не в материальном отношении, хотя был далеко не беден, а в смысле привычек, жизненной позиции, отношения к окружающему миру.
Согласно паспорту родился в 1891-м. В действительности два варианта-либо 1897-й, либо 1900-й. Точнее не знал даже он сам. Старший сын в семье, насчитывавшей два с лишних десятка детей, младший из которых был почти на 30 лет младше деда (прадед был женат дважды). Сын скорняка, сам скорняк. В детстве нахватался всего по верхам, сносно разговаривал на пяти языках. Пережил несколько погромов в родном Екатеринославе. В декабре 17-го, совсем ещё пацаном, в составе отряда революционной гвардии участвовал в захвате тамошнего главпочтампта (без малого 70 лет спустя, когда ездили с ним вдвоём в Днепропетровск, показывал мемориальную доску на этом здании). Вступил в партию, воевал конником у Будённого (Ярос, привет
) Где-то в двадцатом революционная судьба забросила в Белорусь, где ему сподобилось встретить мою, тогда 17-летнюю бабку, девочку из глубокорелигиозной семьи, почти не говорившую по-русски (кстати, так по смерть свою толком его и не выучившую, потому то я к примеру лет до четырёх на русском и не разговаривал). Втюрился настолько, что подчинился требованиям её родителей, вышел из партии и осел в местечке. Будучи настоящим виртуозом скорняжного дела со временем стал одним из лучших, если не лучшим, специалистом по пушнине в белорусском Полесье, получил "хлебную" должность начальника заготконторы. Родил пятерых детей. Страший-Изя, ушёл воевать через месяц после рождения своей младшей сестры, моей мамы, летом 41-го. Дед отправился добровольцем вслед за ним. Часть вскоре расколошматили, умудрился выбраться в родной Днепропетровск, к не успевшим эвакуироваться родителям и младшим братьям с сёстрами. Вместе с ними и встал на краю рва у ботанического сада в середине октября 41-го, когда немцы с полицаями расстреляли десять с лишним тысяч евреев. Его недострелили, отец прикрыл собой, успел столкнуть в яму. Ночью вылез, раненый в руку, добрался до партизан. Немцев и полицаев с тех пор и до самой смерти ненавидел люто. Был ездовым артиллеристом у Ковпака, в отряде Наумова (в книге мемуаров дед кстати упомянут, самолично читал). После расстрела стал совершенно безбашенным. До последнего своего дня не расставался с трофейным ножом, постоянно носил в кармане брюк и держал остро заточенным. Я лет до 12 стриг себе ногти именно им, не признавая ножниц (тоже дед приучил). Учитывая то, что вплоть до начала 80-х весь городок водил своих бычков на заклание именно к нему (валил одним ударом ножа у меня на глазах, потому то с малолетства я совершенно индиферентен к виду крови и кровавым сценам, как в фильмах, так и в реале) могу только представить, что он творил с оккупантами во время вылазок на оккупированной Украине. После войны вернулся к семье в Белорусь, на пару с мужем бабкиной сестры -дедом Израилем, чудом выжившим после штрафбата, отгрохал громаднейшую домину, где и зажили обе семьи-дед Мотл с бабушкой Фрумой и дед Израиль с бабушкиной сестрой Цилей , все их 11 детей, а затем и внуки, включая меня. Этакая семейная общага из тридцати с лишним рыл, сад и огород размером с половину княжества Лихтенштейн, подсобное хозяйство (куриные яйца до сих пор в магазине никому покупать не доверяю, только сам, предварительно перебрав два-три десятка коробок
).
В начале пятидесятых произошла небольшая лажа (ну времена были сталинские, дело врачей, все дела), дедуля не долго думая собрался и поехал лично к своему бывшему командиру соединения. Ни раз я в детстве слышал от соседей (городок то маленький) рассказ о том, как Сидор Артемьевич Ковпак позвонил местному партийному начальству и трёхэтажным матом популярно разъяснил, что их ожидает, если его бывший артиллерист ещё хоть раз намекнёт, что к нему плохо относятся.
После этого деда не трогала ни одна падла. Уважением пользовался неимоверным. Суров был до кошмарности, рука тяжёлая, шо Б-же ж мой. Помнится ему уже далеко за восемьдесят было, дал мне разок такую затрещину, что я на другой конец комнаты отлетел. А вообще любил меня и баловал больше, чем всех остальных детей и внуков.
В одиннадцать лет налил мне первую рюмку...нет, не водки, чистого спирта с черничной настойкой в пропорции 1:1.
Без рюмки-другой водки до самой смерти за стол не садился, курил как целое паравозное депо. До упора выделывал пушнину, в доме постоянно штабелями привозные песцы, горностаи да норки валялись, не говоря уже о местных лисицах и прочей пушной живности, я ими играл во младенчестве заместо игрушек.
Всех своих детей в люди вывел, дал высшее образование, обеспечивал до самой смерти своей.
В середине восьмидесятых умер его сосед, его дом купил бывший полицай, отсидевший срок и вышедший "на свободу с чистой совестью". Деду тогда глубоко за восемьдесят было, но разъярился он просто неподеЦЦки. Полицай лет на двадцать с лишним младше был, ровесник его старшего сына, но пиздил его дедуля зверски, ногами, без жалости. Несколько раз в милицию попадал, дела заводили, а старик всё твердил упрямо-либо этот фашист уёбывает отсюда, либо не жить ему. Полицай в конце-концов съебал, не выдержал.
Дед дотянул до моего возвращения из армии и совсем немного, считаные недели буквально, не дожил до рождения своего правнука, моего старшего сына в сентябре 91-го. Митька, кстати, жутко похож на него внешне.
Про папиного отца знаю совсем мало. Звали Михаил Николаевич. Цыган, после знакомства с бабушкой оставивший табор и осевший. Работал пожарником. С началом войны ушёл на фронт, отцу тогда 4,5 года было. Погиб под Сталинградом, совсем ещё пацаном. И тридцатника не исполнилось.
Бабушка с тех пор так замуж и не вышла, умерла несколько лет назад.
Регистрация
Вход
FAQ
Поиск
... вовремя ты в канады убёх 
